Дэвид Герберт Лоуренс
перевод с английского Е.А. Таза
Дом горшечника был маленьким
уродливым квадратным кирпичным зданием, окруженным стеной, которая опоясывала
все земли, прилегавшие к горшечной мастерской. Разумеется, живая изгородь
отгораживала дом и участок от мастерской и ее задворок, но лишь частично.
Сквозь изгородь был виден пустынный двор а также похожее на фабрику здание
мастерской со множеством окон, дальше над нею виднелись трубы и флигели. Но внутри
был симпатичный садик и лужайка, спускавшаяся к окруженному ивами пруду из которого когда–то получала воду
мастерская. Сама гончарная давно закрыта, огромные ворота заколочены. Исчезли
из упаковочного цеха огромные ящики с торчащей из них желтой соломой, не ездят
больше вниз по холму тяжело груженные подводы, запряженные огромными
лошадьми. Работницы в запачканных
халатах и с глиной в волосах больше не кричат и не перебрасываются шутками с
парнями. Все это в прошлом.
– Так нам гораздо больше нравится,
гораздо. Тишина, – говорила МатильдаРокли.
– О, да вторила ей сестра, Эмми Рокли.
– Ну конечно, – соглашались гости.
Однако, действительно ли сестрам
Рокли все это нравилось, или только казалось, что нравится, неизвестно. Уж
конечно, их жизнь сделалась куда более серой и скучной, с тех пор как серая
глина перестала разбрызгиваться по двору и подниматься пылью над домом. Они не
вполне осознавали, как не хватает им шума крикливых работниц, знакомых и
привычных с детства.
Матильда и Эмми были уже старыми
девами. В индустриальном районе девушкам с высокими требованиями трудно найти
мужей. Уродливый промышленный городок был полон мужчин, молодых людей, готовых
жениться, но все они были шахтерами, или гончарами, обычным рабочим людом.
Сестрам Рокли полагалось получить по десять тысяч фунтов каждой после смерти
отца, по десять тысяч фунтов доходной недвижимости, нельзя впустую тратить
такое наследство, они были в этом уверены и не собирались тратить его на кого
ни попадя. В результате ни банковские клерки, ни протестантские священники и ни
даже школьные учителя не добились успеха. Матильда начала терять надежду когда
либо покинуть дом горшечника. Матильда была высокой, худой элегантной девушкой
с довольно большим носом. Она была Марией, в то время как Эмми – Марфой.
Матильда любила рисование и музыку, прочла много прекрасных книг, пока Эмми
работала по дому.
Более приземистая и округлая Эмми
ничего не достигла в жизни, она во всем следовала за Матильдой, чей ум от
природы был утончен и светел. По–своему, спокойно и меланхолично обе девушки
были счастливы.
Их мать умерла, отец болел. Будучи
неглупым человеком, получившим даже некоторое образование, он предпочитал вести
себя так, будто был выходцем из рабочего люда. Отец обожал музыку и неплохо
играл на скрипке. Будучи уже старым и очень больным, он умирал от почечного недуга.
Отец много пил виски. Эта тихая семья с одной служанкой жила год за годом в
доме горшечника. Время от времени к ним заглядывали друзья, иногда девушки
выходили в свет, а отец постепенно спивался. На улице постоянно шумели шахтеры,
дети, собаки, а в стенах гончарной стояла тишина запустения.
Не обошлось и без ложки дегтя в ложке
меда. У Теда Рокли было четыре дочери и ни одного сына. Дочки взрослели, а его
все больше раздражало постоянное женское окружение. Однажды он поехал в Лондон
и усыновил мальчика из благотворительного приюта. Эмме было четырнадцать,
Матильде шестнадцать, когда отец вернулся домой с шестилетним Адрианом.
Адриан был обыкновенным приютским
мальчишкой, с обычными каштановыми волосами, обычными голубыми глазами и
простоватой речью кокни. Сестры Рокли, а тогда их в доме обитало уже только
трое, были возмущены тем, что он свалился им на голову. Тот, чье чутье было
закалено приютом, сразу это почувствовал. Хотя ему было всего-навсего шесть,
Адриан хитро улыбался, разглядывая трех девушек. Они требовали, чтобы он
называл их кузинами: кузина Флора, кузина Матильда, кузина Эмми. Он подчинялся,
но в его голосе слышалась насмешка. Девушки впрочем были добросердечны от
природы. Флора вышла замуж и покинула дом,
с Матильдой и Эмми приемыш вел себя как заблагорассудится, несмотря на
некоторую строгость с их стороны. Он рос в доме горшечника и окрестностях
горшечной, ходил в школу и именовался Адрианом Рокли.
Молчаливый и скрытный, он мало
обращал внимания на кузину Матильду и кузину Эмми. Девушки считали его робким,
но это было ошибочное мнение. Скорее он был лишь осторожен и не склонен к
откровенности. Его «дядюшка», Тед Рокли, молчаливо потворствовал ему в силу
схожести характеров. Адриан и старик относились друг к другу с искренним, но
бесстрастным уважением.
Тринадцатилетним мальчиком Адриана
отправили в гимназию в столицу округа. Ему там не понравилось. Кузина Матильда
надеялась воспитать из Адриана маленького джентльмена, но тот отказывался им
становиться. Его кубы пренебрежительно кривились недоверчивой улыбкой
приютского питомца в ответ на попытку навязать ему утонченные манеры. Он
прогуливал уроки в гимназии, продавал свои учебники, фуражку с кокардой и даже
шарф и носовой платок одноклассникам и отправлялся бог знает куда с вырученными
деньгами. Так, без толку пролетели два года. В пятнадцать лет он объявил, что
он намерен покинуть Англию и отправиться в колонии, но связи с домом он не
собирался терять. Рокли знали, что когда Адриан что-то заявлял в своей
спокойной и полунасмешливой манере, спорить с ним было практически бесполезно.
Наконец мальчик отбыл в Канаду под эгидой своего интерната. Он попрощался с
семьей Рокли, не сказав ни слова благодарности и не испытывая никаких мук
совести.
Матильда и Эмми частенько плакали,
вспоминая, как он их бросил. Даже на лице отца появлялось странное выражение.
Но Адриан весьма регулярно писал из Канады. Он поступил на работу на завод
электрооборудования и дела шли у него неплохо. В конце концов, однако, началась
война. В свой черед Адриан поступил на
армейскую службу и вернулся в Европу. К Рокли он не заехал. Они жили все также
в доме горшечника.
Тед Рокли умирал от водянки, и в душе
надеялся на прощальную встречу с парнем. Когда было подписано мирное
соглашение, Адриан получил длительное увольнение и написал, что едет домой в
дом горшечника.
Девушки были необычайно взволнованы.
Если честно, они слегка побаивались Адриана. Матильда, высокая и худая, была
слаба здоровьем, к тому же обе были утомлены выхаживанием отца. Появление Адриана
в доме (молодому человеку уже исполнился двадцать один год) после того, как он
столь холодно покинул его обитателей пять лет назад, представлялось им тяжелым
испытанием. Они пребывали в смятении. Эмми в конце концов уговорила отца, чтобы
он позволил постелить себе в гостиной, на первом этаже, в то время как его
комнату готовили для Адриана. Подготовка к приезду гостя еще продолжалась, а
молодой человек объявился весьма неожиданно, в десять утра.
Кузина Эмми, с волосами, закрученными
в смешные завитки вокруг лица, как раз старательно натирала ковровые крепления
на лестнице, в то время как на кухне ее сестра в мыльной воде мыла украшавшие
гостиную предметы. Рукава закатаны, а голова небрежно и игриво обмотана
платком. Кузина Матильда густо покраснела от смущения, когда молодой человек
решительно вошел в дом со своим вещмешком и повесил фуражку на швейную машину.
Он был невысокого роста, уверен в себе. Строгая опрятность все еще выдавала в
нем бывшего воспитанника приюта. На смуглом лице небольшие усики. Несмотря на
невысокий рост, он выглядел достаточно сильным.
– Так-так! А вот и Адриан –
воскликнула кузина Матильды, стирая мыльную пену с руки. – Мы ждали тебя не
раньше завтрашнего дня.
– Я выехал в понедельник вечером,
сказал Адриан, оглядывая комнату.
– Надо же? – удивилась кузина
Матильда. Вытерев руки, она шагнула навстречу, протянула ладонь и спросила:
– Как поживаешь?
– Очень хорошо, благодарю, – ответил
Адриан
– Ты уже совсем взрослый, сказала
кузина Матильда.
Адриан мельком оглядел ее. Кузина была не в
лучшей форме. Тощая, с большим носом, голова обвязана бело–розовым клетчатым
платком. Она знала о своих недостатках, но выпавшие на ее долю горести и
страдания сделали ее безразличной к ним.
Вошла служанка, видевшая Адриана
впервые.
– Пойдем, повидаешься с отцом, –
позвала кузина Матильда. В холле они вспугнули кузину Эмми, будто куропатку.
Она устанавливала на место блестящие крепления ковра. Ее рука непроизвольно
дернулась к завиткам на голове, и волосы рассыпались по лицу.
– Ой! – воскликнула она сердито, – Ну
почему ты приехал сегодня?
– Я освободился на день раньше, –
молвил Адриан, и кузину Эмми поразил его неожиданно мужественный, глубокий
голос.
– Что ж, ты застал нас врасплох, – заметила она с
негодованием. Затем все трое направились в среднюю комнату.
Мистер Рокли был одет, точнее на нем
были брюки и носки, и полулежал на кровати у самого окна, откуда ему открывался
вид на любимый роскошный сад, где пышно цвели тюльпаны и яблони. Он не казался
таким больным как раньше, поскольку от жидкости распух, а на лице сохранялся
румянец. Живот был сильно раздут. Он отвлекся от окна, не поворачивая головы,
двигались только глаза. Мистер Рокли напоминал руины некогда красивого, ладно
сложенного человека. При взгляде на
Адриана странная рассеянная улыбка появилась на лице старика. Молодой человек
смущенно поздоровался.
– Из тебя не получится лейб-гвардейца,
– произнес больной, – Есть хочешь? Адриан огляделся будто в поисках еды.
– Не откажусь, – сказал он.
– Что ты будешь? Яичницу с беконом, –
резко спросила Эмми.
– Да, не откажусь, – согласился
Адриан.
Сестры отправились на кухню, поручив
служанке закончить уборку на лестнице.
– Не правда ли, он изменился, –
прошептала Матильда.
– Еще бы, – сказала кузина Эмми, –
Маленький мужчина! Они обе скорчили гримасы и нервно рассмеялись.
– Достань сковородку, – приказала
Эмми сестре.
–Нахальный, как всегда, – заявила
Матильда, прищурившись и покачивая головой, после того как отдала сковороду.
– Мужчинка! – съехидничала Эмми.
Новоприобретенная самоуверенная
мужественность Адриана явно не находила в ней одобрения.
– Ну не так уж он и плох, – сказала
Матильда, – Не стоит быть к нему пристрастной.
– Я не пристрастна, – возразила Эмми.
– Согласна, выглядит он ничего, но в нем слишком много от маленького мужчинки.
– Надо же так застать нас врасплох, –
продолжала сердиться Матильда.
– Ни о чем не думают! – раздраженно
произнесла Эмми, – пойди наверх и оденься, Матильда, меня он не интересует, я
займусь делами, а ты можешь поговорить с ним. Я не хочу.
– Он поговорит с отцом, –
многозначительно сказала Матильда.
– Хитрый не.. – начала было Эмми,
скривившись, но не закончила фразу.
Сестры считали, что Адриан хочет
получить что-нибудь от их отца, надеется на наследство, и вовсе не были
уверены, что он его не получит.
Матильда отправилась наверх
переодеваться. Она представляла себе, как встретит Адриана и произведет на него
впечатление, а он застал ее с платком на голове и руками в тазу, наполненном
мыльной водой. Впрочем, ей не было до этого никакого дела. На этот раз она
приоделась особенно тщательно – аккуратно уложила свои прекрасные длинные
светлые волосы, слегка скрыла румянами бледность, и надела длинную нитку
изящных хрустальных бусин поверх своего нежно–зеленого платья. Теперь она
выглядела элегантно, как красавица в иллюстрированном журнале, и почти столь же
искусственно.
Она застала Адриана и отца, занятых
разговором. Обычно косноязычный, молодой человек, тем не менее, находил со
своим дядюшкой общий язык. Они прихлебывали из стаканов бренди, курили и
болтали как пара старых приятелей.
Адриан рассказывал про Канаду, он
собирался вернуться туда, когда отпуск закончиться.
– Значит, ты не хочешь остаться в
Англии, – спросил мистер Рокли.
– Нет, не хочу, – ответил Адриан.
– Почему? Здесь нужны электрики, –
сказал мистер Рокли.
– Да, но слишком большая разница
между рабочими и начальством. Слишком большая для меня, – подчеркнул Адриан.
Больной пристально посмотрел на него
со странной улыбкой во взгляде.
– Только поэтому? – спросил он.
Матильда все слышала и поняла.
«Таквот что ты о себе думаешь, мой маленький мужчина», подумала она. Впрочем,
она всегда говорила, что Адриан ни к кому не испытывает положенного уважения и
что он груб и себе на уме. Матильда спустилась в кухню, чтобы шепотом обсудить
это с Эмми.
– Он очень высокого о себе мнения, –
прошипела она.
– Ну конечно, он важная персона, –
сказала Эмми с неприязнью.
– Он считает, что у нас здесь слишком
большое неравенство между хозяевами и работниками, – сказала Матильда.
– А в Канаде что, по–другому? –
спросила Эмми.
– О да, демократия, – ответила
Матильда.
– Он считает, что они там все равны,
но сейчас-то он здесь, – сухо сказала Эмми, – так что пусть знает свое место.
Посреди разговора они увидели, что
молодой человек прогуливается по саду, рассеянно глядя на цветы – руки в
карманах, солдатская фуражка на голове. Он выглядел совершенно расслабленным,
будто в трансе. Обе женщины обеспокоенно наблюдали за ним в окно.
– Мы знаем, зачем он приехал, – сказала
Эмми.
Матильда внимательно следила за
аккуратной фигурой цвета хаки. Хоть и оставалось еще что–то от воспитанника
приюта, но теперь все же это была взрослая, мужская фигура, простоватая,
наполненная грубой энергией. Она вспомнила едкую иронию в его голосе, когда он
осуждал правящие классы в разговоре с отцом.
– Откуда ты знаешь, Эмми? Может он
приехал не за этим, – упрекнула она сестру.
Обе они, разумеется, подумали о
деньгах.
Они все еще наблюдали за молодым
солдатом. Он стоял в глубине сада, спиной к ним, руки в карманах, и разглядывал
что–то в пруду под ивами. Темно–синие глаза Матильды смотрели со странной
сосредоточенностью. Веки с едва заметными голубыми прожилками были прикрыты.
Она высоко держала голову, но на лице застыло болезненное выражение. Молодой
человек в глубине сада обернулся и его взгляд скользнул вверх по тропинке.
Может быть, он видел их в окне? Матильда укрылась в тени.
Днем отец выглядел слабым и больным,
легко утомлялся. Пришел доктор и предупредил, что несчастный может скоро умереть.
Впрочем, возможно, и не скоро, но они должны быть готовы. Так прошел день,
потом другой. Адриан освоился. По утрам он ходил в коричневой кофте без
воротника и штанах цвета хаки. Он облазил гончарные подсобки, будто имея на них
какие–то виды, разговаривал с мистером Рокли, пока у него были силы. Обе
девушки сердились, когда мужчины по–приятельски беседовали, но в основном те
говорили о политике.
На следующий вечер по прибытии
Адриана Матильда сидела с отцом. Она занималась копированием картины. Стояла
тишина. Адриан ушел куда–то, никто не знал куда, а Эмми была занята. Мистер
Рокли откинулся на кровати, в молчании глядя на свой освещенный вечерним
солнцем сад.
– Если со мной что-то случится,
Матильда, – проговорил он, – тебе не следует продавать дом. Ты должна остаться
здесь.
Слегка утомленным взглядом Матильда
уставилась на отца.
– Ну, мы и не могли бы поступить
иначе, – сказала она.
– Ты не знаешь, что вы могли бы, –
ответил он. – Все остается тебе и Эмми поровну, делайте, что хотите, только не
продавайте дом, не бросайте его.
– Хорошо, – согласилась она.
– Отдайте Адриану мои часы с цепочкой
и сто фунтов из того, что в банке, и помогайте ему, если когда–либо
понадобиться помощь. Я не упомянул его в своем завещании.
– Твои часы с цепочкой и сто фунтов,
хорошо. Но ты ведь будешь здесь, когда он уедет обратно в Канаду, отец.
– Никогда не знаешь, что случится, –
молвил тот.
Матильда сидела и смотрела на него
своими круглыми, усталыми глазами, как завороженная. Она видела – он понимает,
что скоро покинет их, видела, будто ясновидящая.
Позже она передала Эмми, что отец
сказал про часы, цепочку и деньги.
– Какое право имеет он (под ‘он’
подразумевался Адриан) на часы и цепочку моего отца? Какое отношение они имеют
к нему? Пусть забирает деньги и убирается, – сказала Эмми. Она любила отца.
В эту ночь Матильда засиделась в
своей комнате допоздна. Сердце ее было полно тревоги и боли, ее разум будто
оцепенел. Чересчур поглощенная размышлениями, чтобы хотя бы расплакаться, она
думала все время об отце. Только об отце. Наконец она решилась пойти к нему.
Было около полуночи. Она прошла по коридору к его комнате. За окном слабо
светила луна. Девушка помедлила, прислушиваясь у двери, потом тихо отворила ее
и вошла. Комната была погружена в полумрак. На кровати послышался шорох.
– Ты спишь? – тихо спросила Матильда,
подходя.
– Ты спишь, – повторила она мягко,
стоя у кровати. Протянула руку, чтобы ощупать лоб отца. Пальцы осторожно коснулись
носа, бровей. Изящная тонкая рука легла на лоб. Тот был прохладный и гладкий.
Очень прохладный и гладкий. Что-то вроде удивления зашевелилось в ней вопреки
внутреннему оцепенению. Но это что-то не
помогло ей очнуться. Она склонилась над кроватью и нежно провела по волосам,
упавшим на лоб больного.
– Ты не можешь заснуть? – спросила
она.
В кровати шевельнулись.
– Могу, – раздалось в ответ.
Это был голос Адриана. Она вздрогнула
и мгновенно очнулась от своего полусна. Ей вспомнилось, что отец внизу, а в его
комнате спит Адриан. Будто ужаленная, она вздрогнула в темноте.
– Адриан? – удивилась она, – я
думала, это отец.
Напуганная и потрясенная, она не
могла двинуться. Молодой человек издал неловкий смешок и повернулся в кровати.
В конце концов, она выбежала из комнаты. Уже у себя она зажгла свет, закрыла
дверь, и стояла, потирая прикоснувшуюся к нему руку, будто от ушиба. Потрясение
было столь велико, что его едва можно было вынести. ‘Что ж’, – утешал ее
спокойный и усталый рассудок, – ‘это была всего лишь ошибка, не обращай
внимания.’ Но она не могла так просто справиться с нахлынувшими чувствами, и
мучилась, ощущая себя в ложном положении. Ее правая рука, которую она ласково
положила на его лицо, на его гладкую кожу, болела, будто действительно была
ранена. Матильда не могла простить Адриану свою ошибку, и поэтому испытывала к
нему глубокую неприязнь.
Адриану тоже не спалось. Он проснулся
от звука открывшейся двери и не сразу понял, что означал вопрос. Но мягкая,
неловкая нежность ее руки на его лице пробудила что–то в его душе. Он был
воспитанником приюта, держался особняком, и, так или иначе, в отдалении от
всех. Хрупкая изысканность ее прикосновения очень напугала его, открыла в нем
нечто, до той поры неизвестное.
Утром, спустившись по лестнице,
Матильда сразу почувствовала его взгляд, следивший за ней. Она постаралась
вести себя так, будто ничего не произошло, и у нее это получилось. Ей
свойственны были самоконтроль и беспристрастность, обыкновенно присущие тому,
кто привык стойко претерпевать страдания. Она встретила его внимательный взгляд
своими темными, будто одурманенными глазами. Встретила и потушила его. Своей
рукой, удлиненной и тонкой, она положила ему сахар в кофе.
Но его чувства она контролировать не
могла. В мозгу Адриана хранилось яркое воспоминание, новые ощущения появились в
его сознании, что–то необычное пробудилось в нем. В глубине своего скрытного,
осторожного разума он живо и ярко хранил свой секрет. Матильда была в его
власти. Но щепетильность не была ему
присуща. Он с любопытством разглядывал ее. Красавицей она не была – нос велик,
подбородок мал, шея слишком тонка, но кожа чистая и гладкая. Да к тому же ее
чувствительность выдавала породу. Это странное, значительное, возвышенное
свойство сближало ее с отцом. Воспитанник приюта замечал его в узких белых
пальцах с кольцами. То же обаяние, которое ему запомнилось в старике, теперь он
видел в женщине, и ему хотелось обладать им, стать его хозяином. Пока он
прогуливался по двору горшечной, его разум работал и строил планы. Стать
хозяином этой незнакомой мягкой чуткости, которую он ощутил в руке на своем
лице, вот какая цель встала перед ним. Он начал незаметные приготовления. Он
следил за проходящей мимо Матильдой, и она ощущала его интерес, словно тень,
постоянно следующую за ней. Но гордость вынуждала его не обращать на него
внимания. Когда он прогуливался рядом, засунув руки в карманы, она встречала
его с той банальной доброжелательностью, которая держала его на расстоянии
лучше любого презрения. Хорошее воспитание позволяло ей управлять им. Следовало
относиться к нему как раньше, как к мальчику, который жил в их доме, но при
этом оставался чужаком. Но более всего она старалась вычеркнуть из памяти
прикосновение своей руки к его лицу.Когда она об этом все–таки вспоминала, то
смущалась. Хотелось отрубить предательницу–руку. Но не менее страстно она
желала также убить и его воспоминания. Она решила, что это удалось.
Однажды, беседуя со своим дядюшкой,
Адриан посмотрел больному прямо в глаза и произнес
– Но мне не хотелось бы жить и
умереть здесь, в Роусли.
– Ну, ты и не обязан, – согласился
больной.
– Ты думаешь, кузине Матильде здесь
нравится?
– Думаю, да
– Я бы не назвал это жизнью, – сказал
юноша. – Насколько она меня старше, дядя?
Больной взглянул на юного солдата.
– Намного, – ответил.
– Больше, чем на тридцать лет?
– Ну, не настолько. Ей тридцать два.
Адриан задумался.
– Она выглядит моложе, – сказал он.
Больной снова посмотрел на него.
– Как ты думаешь, она захочет уехать
отсюда? – спросил Адриан.
– Нет, я так не думаю, – ответил отец
упрямо.
Адриан сидел некоторое время
неподвижно, размышляя. Потом тихим, слабым голосом, будто самому себе, сказал
– Я бы женился на ней, если бы ты
захотел этого.
Больной поднял глаза и посмотрел
пристально. Смотрел долго. Юноша уставился в пустоту за окном.
– Ты? – произнес,наконец, больной
насмешливо, с еле уловимой нотой презрения в голосе.
Адриан повернулся и встретил его
взгляд. Двое мужчин необъяснимым образом поняли друг друга.
– Если бы ты был не против, –
повторил Адриан.
– Нет, – сказал отец, – я не против.
Правда мне это никогда не приходило в голову. Но… но Эмми младше.
Он покраснел и вдруг словно ожил. Он
был искренне привязан к юноше.
– Ты мог бы спросить ее, – сказал
Адриан.
Старик задумался
– Может лучше тебе самому спросить
ее, –сказал он.
– К тебе она скорее прислушается, –
сказал Адриан.
Оба замолчали. Затем вошла Эмми.
Два дня мистер Рокли был взволнован и
задумчив. Адриан ходил вокруг тихо и незаметно, не задавая вопросов. Наконец
отец с дочерью остались наедине. Было раннее утро, отца мучили боли. Когда боль
стихла, он лежал неподвижно, размышляя.
– Матильда, – сказал он вдруг, ища
глазами дочь.
– Я здесь, – откликнулась она.
– А–а. Я хочу, чтобы ты кое–что
сделала.– Она поднялась в ожидании.
– Нет, сиди. Я хочу, чтобы ты вышла замуж
за Адриана.
Она подумала, что он бредит. Встала в
смятении и трепете.
– Нет-нет. Сиди, сиди. Выслушай меня.
– Но ты не понимаешь, о чем просишь,
отец.
– О, прекрасно понимаю. Я хочу, чтобы
ты вышла за Адриана.
Она была поражена. Обычно он был
немногословен.
– Ты сделаешь то, что я говорю, –
сказал он.
Она медленно повернулась к нему.
– Кто подсказал тебе такую идею, – с
достоинством спросила она.
– Он сам.
Матильда глядела на отца почти с
презрением. Ее гордость была оскорблена.
– Это непристойно, – сказала она.
– Почему же?
Она бесстрастно посмотрела на него,
– Зачем ты меня об этом просишь? –
произнесла она, – это отвратительно.
– Парень вполне надежен, – ответил он
раздраженно.
– Советую сказать ему, чтобы он
выбросил это из головы, – холодно возразила она.
Отец отвернулся и посмотрел в окно.
Она долго сидела, покрасневшая и напряженная. Наконец отец повернулся к ней,
вид его был грозен.
– Если ты не сделаешь этого, – сказал
он, – ты докажешь свою глупость, и я заставлю тебя заплатить за нее. Понимаешь?
Внезапно холодный страх сковал ее.
Она не верила своим ушам. Она была напугана и растеряна. Она глядела на отца,
думая, что он бредит, или сошел с ума, или пьян. Что ей было делать?
– Так вот, – сказал он, – я пошлю за
Уиттлом, завтра же, если ты не согласишься. Из–за тебя ни одна из вас от меня
ничего не получит.
Уиттл был нотариусом. Она прекрасно
поняла отца. Он пошлет за нотариусом и перепишет завещание, в котором оставит
все наследство Адриану. Ни она, ни Эмми ничего не получат. Это было чересчур.
Она вышла. Направилась в свою комнату наверху и заперлась. Несколько часов она
не выходила, и наконец, поздно ночью рассказала обо всем Эмми.
– Хитрый негодяй, ему нужны деньги, –
сказала Эмми. – Отец выжил из ума.
Мысль о том, что Адриан всего лишь
хочет денег, оказалась еще одним ударом для Матильды. Она никогда не любила
заносчивого юнца, но не считала его злонамеренным. Теперь же сама мысль о нем
стала отвратительна.
На следующий день Эмми закатила отцу
небольшой скандал.
– Отец, ты ведь вчера не всерьез
сказал все это Матильде? – спросила она
возмущенно.
– Всерьез, – ответил он.
– И ты изменишь завещание?
– Да.
– Ты этого не сделаешь, –
рассердилась дочь.
Он посмотрел на нее, в его улыбке
чувствовалась угроза.
– Анни! – позвал он, – Анни! – голос
его был еще достаточно силен.
Служанка пришла с кухни.
– Одевайся, иди в контору к Уиттлу,
скажи, что я хочу видеть его как можно скорее и пусть он принесет бланк
завещания.
Больной полусидел на кровати, лежать
он не мог. Его дочь застыла, будто ее хватил удар, потом она вышла.
Адриан шатался по саду. Она
направилась прямиком к нему.
Так, – сказала она, – тебе лучше
уехать. Собирай вещи и уезжай, быстро.
Адриан спокойно посмотрел на
взбешенную девушку.
– Кто это сказал? – спросил он,
– Мы так сказали. Убирайся, ты
наделал достаточно бед и козней.
– Дядя тоже так считает?
–Да, он так считает.
– Я пойду и спрошу его.
Эмми, как фурия преградила ему путь.
– Нет, не стоит. Тебе не стоит его ни
о чем спрашивать. Мы не хотим тебя видеть, ты можешь уезжать.
– Дядя здесь главный.
– Человек при смерти, а ты ползаешь
вокруг и выбиваешь из него деньги, ты не стоишь того, чтобы жить!
– Вот как? – сказал он. – Кто говорит,
что выбиваю из него деньги?
– Я говорю. Но отец все рассказал
Матильде, и она знает, что ты такое. Она знает, что тебе нужно. Так что ты
можешь убираться, ты не получишь ничего, беспризорник!
Он задумался, отвернувшись. Ему и в
голову не приходило, что они могут решить, будто он жаждет денег. Деньги были
нужны, и очень нужны. Ему хотелось самому быть начальником, а не подчиненным.
Но, будучи проницательным и практичным, он не сомневался, что хочет Матильду не
ради денег. Точнее, он хотел и деньги, и Матильду. Но убедил себя, что речь
идет о двух разных желаниях, а не об одном. Да, чтобы устроить Матильде
обеспеченную жизнь, без денег не обойтись. Но он хотел ее не ради денег. Как
только он это осознал, он стал искать возможность сообщить ей об этом, подкарауливая
везде. Но она избегала его.
Вечером пришел нотариус. У мистера
Рокли, казалось, открылось второе дыхание. Завещание было переписано, все
предыдущие пункты ставились в зависимость от новых условий. Старое завещание
вступит в силу при условии, что Матильда согласится выйти замуж за Адриана.
Если же она откажется, то, по прошествии шести месяцев все имущество отойдет
Адриану.
Мистер Рокли поделился новостью с
молодым человеком, испытывая злорадное удовлетворение. Он, похоже, имел
странное желание поквитаться с женщинами, которые окружали его столь долго и
обслуживали так старательно.
– Расскажи ей при мне, – сказал
Адриан, и мистер Рокли послал за дочерьми.
Наконец они явились, бледные,
молчаливые и непреклонные. Матильда, казалось, сдалась, Эмми же выглядела
словно боец, готовый сражаться насмерть.
Больной откинулся на кровати, глаза
сияли, раздувшаяся рука дрожала. Но лицо его вновь стало обаятельным. Адриан
сидел в стороне, упрямый, опасный воспитанник приюта.
– Вот завещание, – произнес отец,
показывая на документ. Обе женщины стояли молча и неподвижно, не обращая
внимания на молодого человека.
– Либо ты выходишь за Адриана, либо
он получает все, – сказал отец с удовлетворением.
– Так пусть же получает все, –
осмелела Матильда.
– Ну уж нет, ну нет, – воскликнула
Эмми, – он ничего не получит, беспризорник.
Удивление отразилось на лице отца.
– Послушай–ка их, Адриан.
– Я предлагал жениться на кузине
Матильде не из-за денег, сказал Адриан, краснея и ерзая на стуле.
Матильда спокойно смотрела на него
своими темно–синими задумчивыми глазами. Он казался ей незнакомым маленьким
чудовищем.
– Ну конечно, лжец, разумеется, не из-за
денег! – крикнула Эмми.
Больной рассмеялся, Матильда
продолжала странно смотреть на молодого человека.
– Она знает, что не из-за денег, –
сказал Адриан. В нем тоже ожила смелость, смелость загнанной в угол крысы.
Адриан обладал аккуратностью, осторожностью и скрытностью крысы. Но в нем была
высшая смелость, самая несгибаемая из всех.
Эмми взглянула на сестру
– Ну и ладно, – сказала она, –
Матильда, не стоит беспокоиться, пусть он получит все. Мы самостоятельные.
– Я знаю, он заберет все, –
произнесла Матильда рассеянно. Адриан не ответил. Можно не сомневаться, если
Матильда ему откажет, он заберет все и уедет.
– Хитрый, маленький мужчинка, –промолвила
Эмми с едкой усмешкой.
Отец рассмеялся, но он был утомлен.
– Что ж, продолжай, – сказал он, –
продолжай, а я помолчу.
Эмми повернулась и посмотрела на
него.
– Ты заслужил то, что получил, –
ответила она отцу резко.
– Продолжай, – спокойно проговорил
он, – продолжай.
Прошла еще одна ночь, ночная сиделка
оставалась с мистером Рокли. Наступил новый день. Адриан все также ходил в
своем шерстяном свитере с открытой шеей и штанах цвета хаки. Матильда
занималась своими делами, разбитая и отрешенная, Эмми хмурила светлые брови.
Они молчали, потому что не хотели, чтобы любопытная служанка что–нибудь узнала.
Мистера Рокли мучили сильные приступы боли. Он не мог дышать. Конец
приближался. Все они вели себя безмолвно и упрямо, короче, не сдавались.
Адриан размышлял. Если он не женится
на Матильде, то поедет в Канаду с двадцатью тысячами фунтов. Само по себе, это
было весьма привлекательно. Если же Матильда согласится, он не получит ничего,
зато у нее будут свои деньги.
Эмми решила действовать. Она нашла
нотариуса и привела его с собой. Они поговорили, и Уиттл сделал попытку с
помощью угроз уговорить юношу отказаться от своих намерений. Но это ни к чему
не привело. Приходили священники, и родственники, но Адриан не принимал их всерьез.
Однако все это его злило. Ему
хотелось застать Матильду одну. Целыми днями он ходил вокруг да около, но не
добился успеха – она продолжала избегать его. Наконец он застал ее врасплох,
когда она собирала крыжовник, и отрезал ей путь к отступлению. Он сразу перешел
к делу.
– Значит, я тебе не нравлюсь,–
спросил он своим мягким, вкрадчивым голосом.
– Я не хочу с тобой разговаривать, –
отвернулась она.
– Ты прикоснулась ко мне, – сказал
он, – тебе не следовало этого делать, а мне не стоило об этом думать. Напрасно
ты тронула меня.
– Будь у тебя хоть капля
деликатности, ты понял бы, что это была ошибка, и постарался бы забыть о ней, –
укорила она.
– Я знаю, что это была ошибка, но не
в силах забыть. Если разбудить мужчину, он не сможет заснуть по приказу.
– Если бы у тебя была хоть капля
достоинства, ты бы уехал, – повторила она.
– Я не хотел, возразил он.
Она посмотрела вдаль, в конце концов,
спросила.
– Зачем же ты мучаешь меня, если не
из-за денег? Я тебе в матери гожусь. В каком-то смысле я
и была тебе матерью.
– Это не важно, – сказал он. –
Матерью ты мне не была. Давай поженимся и уедем в Канаду. Почему бы и нет? Ты
тронула меня.
– Матильда была бледна и дрожала.
Внезапно гнев залил краской ей лицо.
– Это недостойно, – сказала она.
– Почему? – парировал он, – Ты
тронула меня.
Она ушла, чувствуя, что Адриан поймал
ее. Сам же он был зол и расстроен. Казалось, его опять презирают. Вечером она
вошла в комнату отца.
– Хорошо, – сказала она неожиданно. –
Я выйду за него замуж.
Отец взглянул на нее. Ему было плохо,
все болело.
– Теперь он тебе нравится, не так ли?
– тень улыбки пробежала по его лицу.
Посмотрев ему в лицо, она поняла, что
смерть его близка. Развернулась и вышла из комнаты.
Послали за нотариусом, спешно сделали
все приготовления, все это время Матильда игнорировала Адриана. Он подошел к
ней утром.
– Значит, ты решилась? – он ласково
глядел на нее своими сияющими, почти добрыми глазами.
Она бросила на нее взор сверху вниз и
отвернулась. Сверху вниз в прямом и переносном смысле. Ну и что? Он ведь
проявил настойчивость, и добился своего.
Эмми шумела и плакала, секрет облетел
всю округу. Матильда же была молчалива и безразлична. Адриан затих
удовлетворенно, но тоже нервничал. Он сопротивлялся страху.
Мистеру Рокли было очень плохо, но не
хуже, чем обычно.
На третий день состоялась свадьба. Из
бюро регистрации браков Матильда и Адриан отправились прямиком домой, и вошли в
комнату к умирающему.
Его лицо озарила ясная улыбка.
– Адриан, ты взял ее в жены? –
спросил он с легкой хрипотцой в голосе.
–Да, – Адриан побледнел.
– Хорошо, мой мальчик, я рад, что ты
у меня есть, – ответил умирающий. Потом он уставился пристально на Матильду.
– Дай взглянуть на тебя, Матильда, –
его голос стал чужим и неузнаваемым.
– Поцелуй меня, – попросил он. Она
наклонилась и поцеловала, хотя не целовала его с самого детства.Сейчас она была
молчалива и спокойна.
– Поцелуй его, – потребовал
умирающий. Матильда послушно поцеловала молодого мужа.
– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал
умирающий.
’’
